| ЦЕЙТЛИН Виктор Соломонович |
|
There are no translations available.  За четыре дня до наступления 2002 года в квартире Виктора Соломонович Цейтлина раздался телефонный звонок. Звонили из районного военкомата. Молодой женский голос аккуратно интересовался, жив ли Виктор Соломонович жив? Вопросительная интонация на том конце провода сменилась напряженным молчанием. Виктор Соломонович взглянул на свое отражение в зеркале. Его некогда рыжие волосы давно были седыми и редкими, голубые глаза не излучали прежнего огня, но в них еще жила хитрая искринка. И хозяин имени удостоверил женский голос, что Цейлин жив. Получив утвердительный ответ, женский голос пообещал: «Ждите сюрприз». «Сюрприз» доставил подполковник. Через день после звонка. В небольшой коробочке лежал орден Красной Звезды. Отдав честь командиру экипажа самоходного-артиллерийского расчета, представитель военкомата извинился за то, что «награда маленько задержалась». На 54 года. Награжденный, улыбаясь одними глазами, ответил: «В далеком 1947-м я верил в свою звезду». *** Случай со орденом Красной Звезды не вошел в воспоминания заслуженного работника культуры России, инвалида Великой Отечественной Войны, кавалера ордена Отечественной войны I степени, режиссера, ученика Михоэлса, легендарного директора Второго Томского драматического театра, Томской филармонии и Томского телевидения, которые он записал в 2000 году и которые сегодня хранятся в фондах Центра документации новейшей истории. Свои воспоминания он начал с исчерпывающего утверждения: «Я много пережил». После этих слов либо должен последовать рассказ о «многом», либо… ничего. Виктор Цейтлин был мастером комических и парадоксальных афоризмов, которым дал свое, авторское название – «викторинки». Именно в такой иронично-афористичном манере он обозначил ключевое событие своей биографии: «Магическая дата 7 января оказалась судьбоносной в истории Вселенной. В этот день в Вифлееме родился Иисус Иосифович Христос. В другой точке мироздания – на Смоленщине – в этот же день родился, с пустяковым промежутком в 1914 лет, я, Виктор Соломонович Цейтлин. В отличие от Богочеловека, я появился на свет не от СвятАго духа. Меня, рыжеволосого младенца, нашли, как водится, в капусте. В цветной, разумеется». Хотя находить логичнее было в лоскутах материи, так как мать была портнихой, либо в стружках – отец столярничал. Окрестные крестьяне хорошо знали Шлемку-столяра и заказывали столы, табуретки шкафчики, диванчики. Виктор помогал отцу столярничать. По общественной линии отец был в местечке добровольным пожарником, по праздникам пел в хоре при синагоге. Поселок Монастырщина Смоленской области, где и появился на свет будущий заслуженный работник культы, расположен на стыке двух культур – еврейской и русской. И как считал Виктор Соломонович, это обстоятельство оказало сильное влияние на формирование его характера и биографию. «Во мне довольно органично переплелось русско-еврейское сознание», - писал он в воспоминаниях. Основу для такого симбиоза культур заложила императрица Екатерина II, включив в 1791 году земли некогда Могилевской губернии в черту оседлости для еврейского народа. И сыны Израилевы с конца XVIII века стали селиться в этом местечке, и уже к середине XIX века, они составляли большинство жителей, а перед Великой Отечественной войной все жители поселка говорили на идиш. Вместе с тем, здесь работали и русские школы, а газеты выходили на двух языках. И если в газетах писали о результатах весеннего сева и достижениях социалистического животноводства, то в школах, где преподавали на еврейском и русском языках, рассказывали о славном прошлом монастырщинской земли – о том, что здесь рождались реформы русской азбуки, о победе русской дипломатии в деревне Андрусово, где было заключено знаменитое Андрусовское перемирие с Речью Посполитой, о Карле XII, который воевал здесь да чуть в плен не попал, о заговоре дворян из Смоляничей, о том, что декабрист Павел Пестель работал здесь над текстом «Русской правдой» и прочих исторических анекдотах. О чем не рассказывали, так это о легендарном авиаполке «Нормандия-Неман», который базировался во время Великой Отечественной войны – только потому, что этому еще предстояло случиться. В волостной библиотеке подростком Виктор Цейтлин обнаружил книгу еврейского литературоведа Литвакова «Десять лет еврейскому камерному театру». Она «страшно заинтересовала» его, и он ее внимательно проштудировал. Из нее он узнал не только о режиссере Соломоне Михоэлсе и его театре, но и о своем желании работать в этом театре. С девятью классами образования, скромным актерским опытом драмкружковца, будучи 16-ти лет от роду Виктор Цейтлин уехал из родного местечка учиться театральному делу у великого С.М. Михоэлса. Случилось это в 1930 году. На вступительных экзаменах в театральную школу ГОСЕТа (Государственного еврейского театра) паренек из Монастырщины впервые «живьем» увидел самого мэтра. Прослушав басню и посмотрев этюды в исполнении абитуриента Цейтлина, мудрый Михоэлс спокойно сказал: «Артист, Виктор, наверное, из тебя не выйдет, мы «бросим» тебя на режиссуру». *** После окончания театральной школы Виктор Цейтлин остался работать здесь ассистентом Михоэлса по актерскому мастерству. Но через год упросил Соломона Михайловича отпустить его в самостоятельное плавание. В Комитете по делам искусств молодому режиссеру дали направление в Ташкентский еврейский театр. Каждая постановка – как отметка на косяке, где замеряют рост ребенка. Самой первой «зарубкой» на том воображаемом ростомере стала непритязательная комедия по пьесе Арбузова «Шестеро любимых», которую на идиш перевел сам постановщик. Следующим был «Первый еврейский рекрут» о кантонисте. Так, с 1935 года началась творческая биография режиссера Цейлина. В Ташкенте Цейтлин пережил страшный 1937 год. «Пули» свистели над ухом. Его дважды вызывали в «органы». Наверное, все это плохо бы кончилось для режиссера, если бы не болезнь ребенка и срочный отъезд семьи из Ташкента. Дальше были Воронежское театральное училище и еврейский театр в Баку. Важным этапом в режиссерской карьере Цейтлина стала постановка «Натана Мудрого» Лессинга в 1939 году на подмостках Бакинского театра. Обращение к этой драматической поэме, написанной белым стихом, не было случайным. - Погромы в Германии побудили меня к этому, - объяснял он позже свое решение. - Я сделал перевод пьесы с немецкого первоисточника (к сожалению, перевод не сохранился). В ней меня привлекали идеи гуманизма и веротерпимости. В трактовке Цейтлина классицистическая пьеса приобрела антифашистское звучание. Тема веротерпимости работала на разоблачение тех страшных вещей, которые происходили в тогдашней фашистской Германии. Спектакль имел успех, о нем много писала пресса. В мире между тем происходили события, противоречащие духу лессинговской пьесы. Сталин и Гитлер договорились о разделе Польши. На Западной Украине и в Белоруссии было решено создать два еврейских театра: один во Львове, другой в Белостоке. К этому времени положение еврейского театра в Баку ухудшилось. И у Цейтлина родилась идея перевести Бакинский театр в Белосток. Этой идеей он поделился с Михоэлсом. Несмотря на противодействия белорусских начальников, идею поддержал Комитет по делам искусств СССР. Взяв с собой труппу в 30 человек и свою семью, Цейтлин переехал в Белосток, оказавшись совсем близко к границе. Он и был назначен директором нового театра и одновременно его художественным руководителем. Ему предстояло органически соединить два разных коллектива. Учитывая состав местного населения, нужно было соответственно строить и свой репертуар. И уже на белостокской сцене Виктор Цейтлин повторил успешно шедший в Баку спектакль «Блуждающие звезды» о скрипаче Стемпеню по знаменитой повести по Шолом-Алейхему. Затем я перевел на еврейский язык пьесу Корнейчука «Платон Кречет». Успели поставить и «Бурю» Шекспира, как на границе собралась разразиться другая буря. … Шел апрель 1941 года. Чувствовалось приближение войны. В конце апреля театр, где служил Цейтлин, отправился на гастроли по маршруту «Гродно – Могилев». Следующим городом должен был стать Смоленск. Гастроли предполагались на два месяца, даже больше. Первая жена Виктора Соломоновича была занята в спектаклях, и поэтому поехала с ним. Но ребенка таскать с собой по городам все-таки трудно, поэтому решили временно оставить его с няней. Никакой тревоги не испытывали. Как и многие советские граждане супруги Цейтлины были уверены, что «воевать мы будем только на чужой территории». Как политически подкованный товарищ Виктор Соломонович знал про договор о ненападении между СССР и Германией. - Мы везли с собой новый спектакль, который никогда еще не шел ни в русских, ни в еврейских театрах - «Испанцы» на лермонтовский сюжет о еврейском юноше и испанской девушке. Его тоже перевели на еврейский язык. 22 июня был утренний спектакль в Могилеве. Мы все шли в театр и вдруг услышали по радио выступление Молотова, - так вспоминал первый день войны Виктор Соломонович Цейтлин, который вскоре познает на практике, что такое театр военных действий. *** Первые дни войны в дневнике Цейтлина, который он вел, шифруя записи, появилось слово «паника»: комендант города удрал в лес, его поймали и без суда расстреляли, белорусское правительство эвакуировалось в Могилев, найти транспорт для эвакуации было практически невозможно. Растерян был даже местный Берия - Цанава, который потом «уберет» Михоэлса. В этой невообразимой суете, бестолковости и паники руководитель еврейского театра каким-то чудом нашел секретаря горкома, оказавшегося тоже евреем. Ему не надо было долго объяснять, что произойдет с артистами, если… К своему коллективу Цейтлин вернулся с ордером на вагон-теплушку. Занозой в душе сидела мысль о сыне, оставленном в Белостоке. По дороге состав бомбили, а вагон ехал на восток, к Саратову. - По дороге я подобрал какого-то человека, - вспоминал один из эпизодов лета 41-го Виктор Соломонович. - Он был легко ранен в голову. Я буквально взял его за шкирку и втащил в вагон. В 60-ые годы у меня была нечаянная встреча с этим человеком. К нам в Томск приехал на гастроли Смоленский народный хор. В перерыве одного из концертов я решил заглянуть к артистам за кулисы и кое о чем расспросить земляков. До войны в Смоленске жил мой двоюродный брат Толя Цейтлин. Он был комсомольским активистом. Я ничего не знал о его судьбе (оказалось, он погиб). И когда за кулисами меня кто-то назвал по фамилии, на меня вдруг набросился один товарищ и стал буквально душить в объятьях со словами: «Вы – мой спаситель!» Вспоминая военное лихолетье, Цейтлин говорил, что ему не стыдно за свои действия в первые месяцы войны. Этим можно было даже гордиться, что ему удалось вывезти целый коллектив с театра военных действий. Но сохранить не получилось. В Саратове еврейский театр из Белостока застал приказ: коллектив распустить «до особого распоряжения». *** Из 12 человек режиссерской группы в катаклизмах ХХ века уцелел только Виктор Цейтлин. Его не раз «бросали» на сложные участки культурного фронта, как тогда говорили. Только в Томске он с нуля начинал Второй областной драматический театр, ставший потом Колпашевским, выводил Томскую филармонию в лучшие филармонии страны, спасал Театр кукол, организовывал первые телевизионные фестивали в статусе директора Томского телевидения. И в первый год миллениума выпустил сборник «Викторинок», потому что ему фантастически везло. Так считал сам Цейтлин и в своих воспоминаниях приводит не один пример везения. Два случая произошли во время войны. На фронт Виктор Цейтлин буквально выпросился. Внутренний барометр подсказывал, что на войне погода тише, чем в ташкентском тылу. Хотя Цейтлин, вновь оказавшись в столице Узбекистана, работал в ГУЛАГе по культурно-воспитательной части. Медкомиссию он удивил и рассмешил бодрым ответом на заурядный вопрос «на что жалуетесь». «На Гитлера!» - последовал ответ. В этой шутке было много боли. Самая главная – мысль о сыне, который оставался там, где шла война. И вот молодой лейтенант, выпускник Киевского училища самоходной артиллерии, которое в годы войны располагалось под Саратовым, в июне 1944-го года направляется в Челябинск получать боевую технику, которую делал знаменитый Кировский завод, эвакуированный из Ленинграда. За время учебы в училище у Виктора Цейтлина появились друзья, и они не хотели расставаться. Но их разделили на два эшелона. - Я оказался не со своими друзьями, - рассказывал Виктор Соломонович. - Стал просить начальство отправить меня с ними. Но мне ответили, что это не в их силах. Друзья выехали первыми, затем мы. В каком направлении едем, не знали. Разрушенные города, пепелища. Стало вскоре ясно, что едем в северном направлении. Оказалось, в Эстонию. Когда мы были уже в Тарту, до меня дошло известие, что тот эшелон с моими друзьями был отправлен в сторону Смоленска, что, переезжая какой-то мост, они все погибли (то ли при бомбежке, то ли мост был взорван). Судьба! Тот орден Красной Звезды, что нашел своего героя почти полвека спустя, – еще одно напоминание, что Виктор Цейтлин был храним судьбой. - Представьте себе, - говорил он, - театр военных действий: 3-й Прибалтийский фронт, Эстония, сентябрь 1944. Командир самоходки Виктор Цейтлин вызывает на дуэль «Фердинанда» - один из лучших немецких танков. Командир дает команду, но вместо «огонь» слышит только букву «О…», а дальше – кровавое пятно стирает звуки и всю окружающую реальность. Они попали друг в друга одновременно. Из самоходки Цейтлина вытащили ребята-стрелки. Спасло то, что он систематически нарушал приказ и ходил в бой с открытым люком. Но ранение он получил уникальное, в том смысле, что теоретически оно не совместимо с жизнью – один из осколков попал в сонную артерию. А практически… его спасла санитарка. Но перед этим он сам себя воскресил из мертвых. Дело в том, что боевые товарищи посчитали, что их командир убит и быстренько похоронили его (присыпали землей) и побежали дальше: бой продолжался. Спас Цейтлина партбилет. Бойцы самоходки вернулись, чтобы забрать документы у убитого. Ибо не положено было оставлять убитых с документами. «Покойник» к тому времени очнулся и начал откапывать себя. Услышав голоса, он прислушался и понял: свои, поэтому стал звать на помощь. С осколком в шее Цейтлина поместили в один госпиталь, потом в другой. Перевозили на самолете, который был вынужден вступить в бой с немецкими асами. Могло случиться так, что и операция бы не потребовалась. Но он выжил. Он мог умереть и во время операции – не умер. Спасибо опытной медсестре. По удивительному совпадению, фамилия той медсестры была Смоленская. Потом был Ленинград и разговор с профессором, который сказал буквально следующее: «У вас счастливая кровь. Она быстро свернулась». Профессора Рывлина, который спасал Цейтлина дважды, во время «дела врачей» сослали в Омск, там он и умер. Были и другие случаи, когда смерть забирала тех, кто рядом, а Виктор слышал лишь ее холодное дыхание рядом. В мемуарах есть фронтовой эпизод, который Цейтлин рассказывал не всем. В нем ничего героического, но он точно характеризует автора воспоминаний. «О Тарту я знал, как о городе, в котором был знаменитый университет. Мне хотелось непременно в нем побывать. Но здание университета оказалось частично разрушенным. Оно стояло на пригорке, который не раз переходил из рук в руки. Мы попали в один дом, в котором очевидно жили русские белоэмигранты. Там была очень большая библиотека с литературой на русском и немецком языках. Я позволил себе взять томик Генриха Гейне на немецком языке. Он был со мной и в боях, и госпиталях». Фронтовые дороги, вернее, госпитальные привели Цейтлина в канун Нового 1945 года в Москву. Ему удалось повидаться с женой, которая лежала в Боткинской больнице – у нее было больное сердце. Тяжелораненый офицер Цейтлин хлопотал и о возвращении сына Эдика из Польши. В хлопотах ему помогали Михоэлс и Илья Эренбург. Хлопоты увенчались успехом. Но радость долгожданной встречи была омрачена смертью жены, которая не дожила несколько дней до приезда Эдика в Москву. - Когда вся Москва ликовала по случаю Победы, я хоронил свою жену, - грустно рассказывал Виктор Соломонович. Но в госпитале произошла еще одна памятная встреча – раненых русских офицеров посетила супруга британского премьера – мадам Черчилль, она раздавала подарки. «Мне досталась плитка шоколада… советского (!) производства», - смеясь, рассказывал позже Цейтлин. *** Поразительно, на судьбоносный выбор может повлиять такая незначительная деталь, как эстрадная песенка. Когда фронтовику Цейтлину предложили на выбор несколько городов, где он мог бы трудиться во славу советского искусства, то из Симферополя, Тулы и Томска выбрал последний. Потому что на память пришла песенная строчка: «То ли в Омске, то ли в Томске…» Конечно, Виктор Цейтлин знал, что этот город имеет университет, читал в «Правде», что в 1944 году образовалась Томская область, важно было и то, что Сибирь не была под немцем. И все-таки песня как фактор искусства сыграла решающую роль. Весы судьбы склонились в пользу Томска. В город первого за Уралом университета Цейтлин ехал на место главного режиссера 2-го Томского областного драматического театра вместе со второй женой, Софьей Львовной Сапожниковой. Познакомились они в Москве. Она тоже была ученица Михоэлса, их курс вел знаменитый актер театра ГОСЕТ Вениамин Зускин. Второй областной драматический театр был создан в первый послевоенный год. Своего помещения у него не было, и постановки шли на самых сценических площадках: в Доме офицеров, Доме ученых, в клубах города. Начал Цейтлин со спектакля «Старые друзья» по пьесе Л. Малюгина. - Нас очень тепло принимала публика, - любил вспоминать Виктор Соломонович. – Состав актеров был замечательным. Некоторые из них ранее играли в столичных театрах. Отсутствие стационара не мешало творческой энергии. Соскучившись по любимому делу, Цейтлин ставил спектакль за спектаклем: три пьесы А.Н. Островского, в том числе «Бесприданницу», «Коварство и любовь» Ф. Шиллера, «Украденное счастье» по пьесе украинского драматурга И.Я. Франко. Но вскоре театр перевели в Колпашево. Колпашевский период оказался недолгим, всего полтора года. Потом было принято решение «театр закрыть в связи с материальными трудностями послевоенного времени». - Ведь городские театры могли существовать только с помощью государственных дотаций. Эти дотации сняли, - пояснял Цейтлин. - К сожалению, так поступили тогда и с детскими театрами. Мы с женой думали поехать в какой-нибудь другой город с тем, чтобы продолжить свою театральную деятельность. Но летом 1948 года обком партии предложил не уезжать и возглавить Томскую филармонию. *** Становление филармонии, первой в Сибири и на Дальнем Востоке, требовало немало сил. Организаторский талант и опыт Цейтлина оказался востребован, как и его знания. Сам он считал, что решение о создании Томской филармонии с симфоническим оркестром в мае 1946-го, было принято Комитетом по делам искусств под впечатлением о Томске, в котором Комитет находился в эвакуации в годы войны. Но не успела филармония встать на ноги, как в стране стали активно бороться с «безродными космополитами». В адрес Томского обкома ВКП (б) было направлено письмо секретного содержания: «Ставим вас в известность, что директор Томской филармонии – бывший ученик американского шпиона Михоэлса...». Нужно было иметь определенное мужество, чтобы не «сдать» своего подчиненного, но, возможно, у партийного руководства не было иного кандидата на эту должность. Виктор Цейтлин даже не догадывался, какие тучи ходили над ним, и весьма удивлялся, когда уполномоченный Союзконцерта в Новосибирске всякий раз по телефону спрашивал, все ли у него в порядке. Уже года через два Томская филармония стала престижной. Залы ломились от публики, люди сидели на подоконниках, стояли в проходах. Кассиром в филармонии служила пожилая женщина из ссыльных, и ей все время подбрасывали записки под дверь: «Ради бога, оставьте столько-то билетов». В Томск охотно приезжали знаменитые гастролеры. Интересно, что, когда они возвращались в Москву и их спрашивали, где они были, они обычно перечисляли города, а про Томск говорили просто: «Были у Цейтлина». Конечно, заманить в глубинку музыкантов первой величины было гораздо проще, чем сегодня. Действовала отлаженная система гастролей. И все-таки «ученик Михоэлса» - это звучало паролем для многих гастролеров. Кроме того, из уст в уста передавалось мнение, что директор Томской филармонии сам встречает артистов. А встречать-то приходилось в Тайге: не было тогда ни прямых рейсов самолетов, ни прямых поездов. В благодарность за теплый прием, гости дарили свои портреты с автографами. Виктор Соломонович был человеком с отменным чувством юмора. А это качество делало его незаменимым собеседником. «Концерт всемирно знаменитого Святослава Рихтера в Томске. Игра великого пианиста вызвала в публике такое эстетическое потрясение, что ВЦ определил это, как душетрясение силою в 10 баллов по шкале Рихтера», - такая запись была опубликована в «Викторинках». Да, в пору Цейтлина музыкальный Томск слышал и Леонида Когана, и, затаив дыхание, следил за «фокусами» Вольфа Мессинга. Но директор филармонии всегда помнил и знал, что не приезжие знаменитости делают славу филармонии, а выступления собственных музыкантов. Поэтому своей главной задачей директор Цейтлин считал заботу о кадровом составе. Он искал музыкантов в других города, ездил в Москву и Ленинград на прослушивания выпускников консерваторий и училищ. Многие из них не знали даже, где находится Томск. «Помню, созвонившись с ленинградским училищем им. Римского-Корсакова, поехал посмотреть выпускников, - писал он воспоминаниях. - Мне порекомендовали трех девушек и одного юношу, скрипачей. Я решил с ними переговорить. Представился как директор Томской филармонии. - Томск? А где это? - Недалеко от Новосибирска. - А Новосибирск где? - Недалеко от Томска. Это знаменитый студенческий город, и там есть первый в Сибири симфонический оркестр». Цейтлину удалось не просто укомплектовать все филармонические коллективы, а их в начале 50-х было более десяти, но пригласить ярких, талантливых музыкантов. Например, знаменитый дирижер Арнольд Кац начинал путь к славе в Томске, это потом он создал свой оркестр и ездил с ним по всей Европе. И вновь процитируем «Викторинки»: «В отделе кадров Министерства. - Уточните, пожалуйста, вашу заявку. Вам нужна певица какого плана? - Финансового, желательно…» Что примечательно, коллектив Томской филармонии был многонациональным. Но даже на то, что в оркестре много евреев, начальство закрывало глаза, хотя и сидело всегда в первом ряду на концертах. Такую традицию – приглашать областное партийно-хозяйственное руководство в филармонию – завел Виктор Цейтлин, едва только вступил в должность. «Важен был престиж, а не слышимость», - учил он своих последователей. Зрителей с тонким вкусом он сажал на 5-6 ряды. Сам Цейтлин себе в заслугу ставил создание Сибирского мюзик-холла. Конечно, затеять такое в провинции – большой риск. Само слово «мюзик-холл» звучало для чиновников, как ругательное. «Я вообще любил рисковать, иначе же вообще ничего бы не было», - объяснял потом Виктор Цейтлин свое решение. Но игра стоила свеч. Мюзик-холл пользовался большим успехом, гастролировал по городам страны, в том числе и в Москве, и создавал славу Томску. В его репертуаре обязательно была фирменная сибирская тематика. - Но однажды, это было в 1964 году, меня пригласили на заседание облисполкома, - рассказывал о кульминации своего директорства Виктор Соломонович. - Выступал партийный руководитель культуры Еремин. Человек не очень умный, не очень образованный и трусоватый перестраховщик. Занимая руководящие посты и не имея высшего образования, он был буквально затолкан в пединститут, где с трудом получил диплом. И вот этот человек, докладывая о делах культуры, стал говорить о мюзик-холле: «Они ездят по разным городам. В Томске бывают нечасто. И нужно ли нам это искусство? Вот я вырос на севере и лучше знаю, что нужно народу». Я понимал, что бесполезно спорить, и когда мне дали ответное слово, сказал: «Не собираюсь дискутировать, единственное, в чем я согласен с Вами, это то, что Вы выросли на севере». Лицо Еремина при этом покрылось всеми красками. Народ сдавленно хихикал. На заседании присутствовал председатель Комитета по радио и телевидению Лавровский. Он мне сказал: «После этого Вам с ним не работать. Зайдите ко мне завтра. Нам нужен главный режиссер на телевидение». Когда Цейтлина все-таки сняли с должности, он оставлял филармонию, которая объединяла уже несколько художественных коллективов. Кроме симфонического, были духовой и эстрадный оркестры, мюзик-холл, эстрадные бригады, работали цирковые программы. И по шкале Министерства культуры РСФСР Томская филармония считалась одной из лучших в республике. *** Работники местного телевидения спросили Виктора Цейтлина: «Что вас подвигло причалить в нашу гавань»? «С приходом к вам я себя явил отцом-родоначальником новой эры в развитии отрасли – эры цветного телевидения…» Это цитата из тех же «Викторинок». С приходом Виктора Цейтлина телевидение превратилось в сплошной праздник. В том смысле, что Виктор Соломонович не уставал придумывать и проводить всякого рода фестивали. Он организовал театральные фестивали, на которые приглашал коллективы из Ленинграда, Омска, Красноярска, Новосибирска. Спектакли шли в прямом эфире. Проводили и телефестивали – «Телевидение Сибири». В Томск съезжались со своими программами сибирские телестудии. Надо сказать, старался он во многом для своей жены, Софьи Львовны Сапожниковой, которая ставила телеспектакли с участием томских актеров. Русская и зарубежная классика приходила к томичам и с экрана телевизора. По воспоминаниям старожилов Томского телевидения, «эра цветного телевидения» совпала с расцветом художественного вещания. Впрочем, стоит употребить другой глагол: не совпала, а способствовала. *** В лексиконе партийно-советского руководства предпочтительны были глаголы другого свойства - «бросить», «назначить», «укрепить». В 1971 году вновь возникла ситуация, когда ученика Михоэлса вновь решили «бросить» на филармонию. Только уже на Кемеровскую. Именно оттуда поступило предложение, которое следовало согласовать с обкомом партии. И тут возникла почти анекдотическая ситуация, которая описывается фразой из известного мультика: «Такая корова нужна самому». Примерно в этом духе высказался Егор Кузьмич Лигачев, когда история препирательств идеологических отделов двух обкомов достигла его слуха: «Если это хороший работник, так зачем нам его отдавать». Этот случай Цейтлин любил рассказывать своим друзьям. И в конце рассказа неизменно добавлял: «Если два первых секретаря обкома партии дерутся за одного бедного еврея, то не так уж плохи наши дела». Еще Лигачев будто бы сказал, что в филармонии нет художественного руководителя, так пусть же Цейтлин вернется туда, если хочет. Директором филармонии в ту пору был Александр Иванович Жеравин. Они оба друг друга хорошо знали. «Ради бога! Как Вы мне нужны!» - приветствовал Александр Иванович Виктора Соломоновича. В общей сложности Цейтлин проработал художественным руководителем филармонии почти 20 лет. *** Последний культурный подвиг Цейтлина связан с…куклами. В октябре 1973 года его вновь «бросили на дело». Дело было абсолютно безнадежно загублено предшественниками. Речь о театре кукол, который был создан в 1946 году. Но к началу 70-х труппы почти не было, да и площадки тоже. И вообще ни цехов, ни кукол. Поэтому Виктору Соломоновичу в отделе культуры так и сказали: «У нас катастрофа в театре кукол. Театр развалился, и там никого не осталось. Мы хотим Вас бросить на это дело». На что Виктор Соломонович в своей ироничной манере отвечал, что он никогда ни на кого не бросался, тем более на детей. Нажали на Цейтлина крепко. Пришлось согласиться. Хотя ему совсем не хотелось уходить из филармонии. Срок на восстановление театра определили в один год. Виктор Соломонович начал с того, что вернул кое-кого из прежних актеров, а Тамару Шейбер попросил быть режиссером. Объявил конкурс на актерские должности. «Приходили мальчики и девочки, окончившие 10 классов, я отобрал из них человек семь, - вспоминал патриарх томской культуры в «пережитом». - Обучали их ускоренным курсом. Таким образом была создана труппа, с которой можно было ставить спектакли. Не через год, а через три месяца мы уже выдали премьеру». Цейтлину период его игры в куклы запомнился драматическим эпизодом. «Один выход из зала кукольного театра вел в фойе театра, другой, запасной, через узкий коридорчик - в пристройку, что во дворе, - рассказывал Виктор Соломонович в 2000 году. - Был еще один запасной выход, но он был закрыт, к нему, на второй этаж, вела очень крутая лестница. Сцена в зале неглубокая, на ней ширма, позади висели портьеры. Ткань обычно пропитывали противогорючим составом. Видимо какой-то кусочек оказался непропитанным. Однажды во время спектакля ко мне в кабинет прибегает рабочий сцены и говорит, что загорелась и тлеет портьера. Надо срочно эвакуировать зрителей. Но как избежать при этом паники? Зал маленький, коридорчик запасного выхода узкий - не передавили бы друг друга. Я вышел на сцену и говорю: «Дорогие дети, мамы и папы! У нас неприятность с аппаратурой, мы объявляем короткий перерыв, а потом вы снова зайдете». Все вышли, и мы практически сами потушили возгорание. ЧП продолжалось полчаса. Вышел сам встретить пожарные машины, чтобы они бесшумно и скромно въехали сразу во двор. Пожарники составили только акт. Зрителям же пришлось предложить прийти назавтра, объявив, что билеты действительны». Медаль за отвагу на пожаре Цейтлину не дали, но и выговора тоже. Что по тем временам можно приравнять к награде. Театр кукол обслуживал и сельского зрителя. Сегодня сказали бы: оказывал услуги. Выезжали с портативной установкой для маленьких сцен, играли в школах, клубах. Зрители были счастливы, а областное управление культуры еще больше, потому что театр закрывал план по культурному обслуживанию села. Драма и филармония план не дотягивали. Цейтлин ухитрился из маленькой труппы сделать два состава. Один отправлялся куда-нибудь пешком, другой – уезжал в село. Для выездов был автобус «Кубань» очень холодный. Однажды зимой худрук отправил труппу со спектаклем в одно из сел. Выехали днем, часа за полтора доехали до места, сыграли спектакль и в ночь отправились обратно. - И вот звонок с какого-то полустанка: «Заглох мотор, застряли в поле, метель, пурга, замерзаем», - вспоминал Цейтлин. - Было около одиннадцати вечера. Стал обзванивать разные организации, дозвонился до дежурного Томского сельского райисполкома. Мне дали телефон ближайшего к автобусу сельского совета. Председатель сельсовета сказал, что транспорта у него нет. Звоню снова дежурному райисполкома: «Пожалуйста, свяжитесь с председателем райисполкома! Надо что-то делать!» Послали, наконец, транспорт. «Кубанских казаков» привезли только под утро в виде ледышек. *** Окончил трудовую деятельность Виктор Цейтлин в должности режиссера-методиста Дворца зрелищ и спорта. Избирался там председателем профкома, заместителем секретаря и секретарем партийной организации Дворца. Но даже отойдя от дел, не занимая никакие официальные посты (кроме общественных), Виктор Цейтлин приковывал к себе внимание местных журналистов. Обычно мои коллеги обращались к нему с просьбой рассказать о знаменитостях, которые приезжали в Томск, и с которыми он был дружен. Его рассказы были не из серии: «Я и великие». Потому что держался с великими Виктор Соломонович на равных. К тому же рассказ о них он подавал как анекдот. Именно в таком виде и вошел случай с Вертинским в сборник шуток и афоризмов «Викторинки»: «Гастролировавший в Томске Вертинский прогуливался с ВЦ по городу. На одной из улиц гость остановил свой взор на привлекательном здании с мотивами восточной архитектуры. - Что здесь? - Раньше здесь был Божий суд, а нынче областной…» Речь о здании хоральной синагоги. В примечаниях употреблено слово «бывшей». К счастью, здание вернули еврейской общине. Еще об одной звезде Эдди Рознере, крупнейшем в мире трубаче-виртуозе, джазовом кумире, Цейтлин собирался написать книгу. С ним Виктора Соломоновича связывали особо теплые отношения. Сам Рознер назвал Цейтлина своим спасителем. Знаменитый джазмен до конца жизни был благодарен директору еврейского театра Виктору Цейтлину за то, что помог обрести советское гражданство. Дело было в 1940 году в Белостоке. Музыкант с группой артистов бежал из оккупированной Польши. С ним был и Мессинг, который уже побывал в каземате гестапо. О том, как, воспользовавшись своим даром, он внушил часовому отпустить его, многие видели в недавнем сериале. А Цейтлин об этом услышал из первых уст еще до войны. Но, убежав от фашистов, на территории Советского Союза беглецы чуть не умерли с голоду. «Работу не дают, потому что нет прописки, прописку не дают, потому что они нигде не работают. Идиотские советские порядки! Замкнутый круг! Я воспользовался знакомством с одним хорошим человеком – начальником городской милиции. Хорошилов часто бывал на наших спектаклях. Были и приличные люди в той системе! Он оформил им паспорта с пропиской. С большим трудом и ущемлением наших актеров я разместил беженцев в подсобных помещениях театра. Раздобыл матрацы. Поскольку со снабжением было плохо, то организовали питание. Через городское управление культуры добился распоряжения об организации музыкального ансамбля. Таким образом Эдди Рознер и его коллеги обрели в Белостоке гражданство и работу», - так вспоминал позже о тех днях Виктор Соломонович. Еще не раз судьба сводила Эдди Рознера со своим спасителем. Уступая просьбе Цейтлина, он даже на день приезжал в Томск, дал концерт и отметил здесь свой день рождения. Все в память о добре, которое оказал ему Виктор Соломонович. К сожалению, книга о Эдди Рознере так и не была написана. И сегодня о том, что послужило источником много летней дружбы, мы можем прочитать в его мемуарах. Пожалуй, «Викторинки», на издание которых подбил скульптор и актер Леонтий Усов, можно считать в некотором смысле рефератом, конспектом ненаписанной книги воспоминаний о великих людях. В шутливой форме, которая отражала суть личности Цейтлина, там зафиксированы все этапы долгой и интересной биографии Виктора Соломоновича. Поэтому было бы логичным завершить очерк о патриархе томской культуры его же словами. «ВЦ спросили, какие примечательные занятные факты, истории чаще других сохранила память, от которых, как говорится, сразу не оторваться. - Их немало. Вот лишь некоторые из них…» Текст: Татьяна ВЕСНИНА Фото из архива Филармонии |
