Ее зарубили на первой же сольной программе. Микаэл Таривердиев и Ролан Быков хвалили. А жюри из Минкульта приговорило: с таким антисоветским репертуаром выпускать на сцену нельзя. Исполнитель русских песен Суржиков кричал: "Так начиналась Чехословакия. Там молодежь тоже уходила в леса и пела какие-то свои песни. И видите, чем это закончилось…".
Все видели, чем закончилось в Чехословакии: шла осень шестьдесят восьмого года.

В Москонцерте от Камбуровой потребовали заявления, что ее песни в оплате не нуждаются. На гастроли ездила редко, втихаря и пела только в сборных концертах.
Однажды в Барнауле после концерта ее вызвали в обком партии. Секретарь по агитации и пропаганде сказал: "Как вы можете петь "Простите пехоте, что так неразумна бывает она…". И, морщась от отвращения: "Та-ако-о-ое про Великую Отечественную…". А потом обиженно: "Не та интонация. Не наша".
Спасибо партийному работнику. Это он надоумил: интонация решает все. Теперь она только слышит голос - и по первому звуку, вне слов, определяет, что за человек перед нею…
Интонация - это то, чем окрашено сознание. Окрашен в результате и голос.

В Средневековье музыку считали средством для обнаружения совести.
В программах Елены Камбуровой - французская и английская поэзия XVI века, "Реквием" Ахматовой, вокальный цикл на стихи Мандельштама.
Окуджава говорил о Камбуровой: последняя героическая женщина в нашем жанре.

А в советской жизни ей надо было идти и выступать перед пьяными шахтерами.
Однажды прервала концерт: "Песни - существа хрупкие. И когда нет условий, погибают, как цветы". Сказала - и ушла со сцены.
Потом из того зала старый шахтер прислал ей письмо с извинениями. А администратор местной филармонии организовала донос в Москонцерт: Камбурова оскорбляла рабочий класс.

С начала девяностых стали приглашать на свои презентации новые хозяева жизни.
"Те же комсомольцы. Только блюд с поросятами - больше".
Теперь она избегает этой публики. "Уж лучше перед пьяными шахтерами выступать".

Во временном потоке между комсомольцами и новыми русскими в ее жизни появилась Фаина Георгиевна Раневская. Они дружили.
Раневская была одиноким человеком. Одиночество - привилегия личности.
Сосед зовет Ф.Г. к себе в гости. "Нет, спасибо, у меня сегодня такая интересная встреча". - "С кем?" - "С Толстым". Сосед смотрит как на сумасшедшую. А она о Толстом: "Нет, вы только подумайте, дорогой, как незаразительны великие идеи! После того, что написано, им… воевать, проливать кровь?.. Человечество, простите, подтерлось Толстым". (Лет двадцать пять назад сказано, а будто про сегодня, да?).

Как-то пожаловалась Фаине Георгиевне Раневской, что ей совсем не дают петь. Раневская успокоила: "Ну это, деточка, потому что вы не поете: "Ура! Ура! В ж... - дыра".

"Я высоко ценю в актере темперамент. Но у нежности нет темперамента. А нежность важнее любви".
Сказала - как оговорилась.
Жак Брель, кумир Камбуровой: "Любовь рано или поздно исчезает, тогда как нежность неизбежна".

Фаина Георгиевна Раневская: "Кто познал нежность, тот обречен. Копье Архангела пронзило его душу. И уже не будет душе этой ни покоя, ни меры никогда! Нежность - самый кроткий, самый робкий, божественный лик любви".

Источник - http://erectrofon.gay.ru/news/2005/07_july/00-63.htm