| Михаил Грановский: «Слушать классику – престижно» |
 Томская публика и оркестр глазами московского дирижера «Оркестр превзошел сам себя» - эту реплику слушателя после концерта 13 мая можно считать комплиментом не только Томскому Академическому симфоническому оркестру, который впервые за один вечер исполнил сочинения трех Чайковских – Петра Ильича, Бориса Александровича и Александра Владимировича, но и дирижеру, автору программы Михаилу Грановскому. С маэстро мы беседовали за несколько часов до концерта. Может ли художественная идея объединить оркестр и публику – вопросам стратегии музыкального просветительства был посвящен наш разговор. «Я пленился музыкой»  - Идея трех Чайковских родилась благодаря Пятой симфонии. Оркестр попросил исполнить именно эту симфонию Петра Ильича. Называли и другое сочинение другого композитора. Но я, подумав, под Пятую Чайковского решил сделать именно такую программу. Мне кажется, что это и необычно, и интересно, и, на самом деле, правильно. Потому что надо публику знакомить с сочинениями современными, с музыкой ХХ века. В данном случае мы показываем перспективу развития музыки, еще точнее, историю московской композиторской школы. Вы ведь знаете, что основателем этой школы считается Петр Ильич. Борис Александрович, дядя Александра Владимировича, учился в Москве у Шебалина, Шостаковича и Мясковского, т.е. он - композитор московской школы, как и Александр Владимирович. К слову, я впервые соприкоснулся с творчеством Александра Владимировича и познакомился с ним лично три года назад, когда исполнил с РНО его сказку для симфонического оркестра и чтеца по Алексею Толстому «Рассказ о капитане Гаттерасе, о Мите Стрельникове, о хулигане Ваське Табуреткине и злом коте Хаме». Наш концерт откроет «Фантазия на русские народные темы» Бориса Александровича Чайковского - сочинение 1950 года, в заключении первого отделения прозвучит Второй Концерт для скрипки с оркестром Александра Владимировича Чайковского – 1997 года, то есть будет представлена музыка середины и конеца ХХ века. Так как мы исполняем Вальс-скерцо Петра Ильича 1877 года и его Пятую симфонию 1888 года, то получается, что за один вечер охватываем целый век русской музыки. Разве слушателю это не интересно? - Я слышала, что Александр Владимирович знает, что Вы с Томским оркестром будете исполнять его музыку. - Да, конечно. Он же мне любезно предоставил нотный материал. - Вот оно как! Значит, Томск получил музыку из рук композитора! Кстати, Александр Владимирович был у нас в мае 2002 года. Он был приглашен на фестиваль «Современность и традиции», который проходил под флагом музыки Эдисона Денисова. - Мне кажется, Александр Владимирович обрадовался тому, что будет звучать его Второй скрипичный концерт. Я знаю, что он много сейчас пишет разной музыки. И его произведения очень востребованы. И в Москве, и в других городах проходят премьеры его сочинений – в Казани, в Сочи и в Питере. - И в Красноярске… - Вы знаете, что Марис Янсонс вдохновенно исполняет его сочинения. - Но для большинства слушателей сегодня его Второй скрипичный концерт прозвучит впервые. И кто-то откроет для себя этого композитора. Как и Бориса Чайковского, несмотря на то, что «Фантазии на русские темы» написаны в середине ХХ века. Как бы Вы могли представить музыку его, если бы Вам пришлось разговаривать со слушателем. - Могу сказать, что Борис Александрович Чайковский – это ярчайший представитель московской композиторской школы. Композитор, который незаслуженно забыт нашими оркестрами и музыкантами. Естественно, поэтому он и забыт слушателями. В жизни он был скромным человеком, никогда не занимался самопиаром. Но музыканты его очень ценили и ценят, потому что его композиторский язык очень понятен и интересен. Те мысли, которые он вкладывал в свои сочинения, не поверхностные, а настоящие и глубокие. Он серьезный композитор. Его в чем-то можно сравнить с Николаем Мясковским по мировосприятию, мировоззрению. - Музыку Бориса Чайковского можно отнести к «большому стилю»? - Смотря что Вы подразумеваете под «большим» стилем? - В советском искусстве середины ХХ века, и еще больше - второй половины этого века в каждой работе ощутимы размах, масштаб почти вселенский. Сюжеты, герои, замыслы – все подчинено ожиданию новой жизни, жизни с большими планами. Послевоенная радость, духовный подъем общества нашел свое выражение не только в сюжетах, но и стилях. - В «Фантазии на русские народные темы» Бориса Чайковского ощущается то, о чем Вы говорите: черты большого советского стиля присутствуют. Хотя когда он писал, ему было всего 25 лет. Но с другой стороны, насколько тонко и грамотно в этот народный эпос вплетена его фантазия. Как он преломил народные темы! Или темы, которые стилистически считаются народными, а на самом деле, это темы, которые сочинил композитор. Ведь автор использует здесь десять разных тем в трехчастной композиции! Две в начале и в конце и восемь тем в средней части. В Фантазии уже чувствуется большой композитор, ощущается высокое мастерство. И что еще подкупает, так это любовь к русской музыке. Ведь в этом сочинении можно услышать и «Эй, ухнем», и «Бориса Годунова» Мусоргского. Должен признаться, что об этом очень самобытном сочинении я узнал недавно, зная в целом о творчестве Бориса Чайковского. Но когда услышал, то пленился Фантазией и загорелся ее исполнить. «А дальше начинается та самая «химия»  - Действительно, второй раз в Томске. Приятно, что меня помнят. Подходило много музыкантов, которые работали со мной 14 лет назад. Меня приветствовали и радовались новой встрече со мной. - Не знаю, может ли дирижер сказать об оркестровой репетиции, как когда –то сказал режиссер Анатолий Эфрос, репетиция – любовь моя. Но случайному зрителю, к каковым я себя отношу, могло показаться, что Вы с музыкантами занимались «художественной читкой». И Вам нравился этот процесс доведения музыкальной фразы до блеска. Так тщательно отрабатывали каждую фразу! В выразительности звучания заключалась не только воля композитора, но и выявлялся внутренний, скрытый смысл музыкальной фразы и сочинения в целом. У меня сложилось ощущение, что в голове у Вас Фантазия и Концерт уже звучат, хотя Вы их ранее не исполняли. - Сольфеджио может сыграть любой оркестр. Но в сольфеджио нет музыки. Просто ноты. За нотами многое стоит. А вот дальше начинается та самая «химия», без которой нет музыки. Если просто сыграть все ноты, это тоже неплохо, но самое главное – это интонация. Интонация в музыке. Интонация, фразировка – это и есть жизнь этих нот. «Разговаривать с оркестром без слов – это и есть воля»  - Безвольный дирижер, на мой взгляд, это вообще не дирижер. Что касается, нашей репетиции, то, Вы правы, я пытался добиться от музыкантов, чтобы они играли выразительно. Иногда в оркестрах, особенно в провинциальных, наступает период потери интереса к самой музыке, который можно выразить одним словом - «накушались». Не знаю, отчего это зависит? Но свою задачу вижу в том, чтобы они увлеклись общим замыслом, почувствовали, что то, что они сейчас играют, это и есть музыка, их призвание, чтобы они просто вспомнили об этом. Чтобы ты вспомнил, что ты играешь Великую музыку – а именно Пятую симфонию Чайковского, которую нельзя играть без своего отношения. - Без сердца? - Да. Без сердца. Без того, чтобы не наполнять жизнью каждую ноту! А без этого нет музыки. Так что я ничего «сверх» не просил, не требовал от музыкантов. Каждый оркестр, конечно, требует к себе индивидуального подхода. Где-то можно сказать пять раз одно и то же – и оркестр все равно это не исполнит, а где-то можно сказать один раз, и все будет исполнено прекрасно. А есть оркестры, где и слов не надо, одного взгляда достаточно. И знаешь, что по твоему жесту оркестр сыграет так, как нужно. В этом и заключается уровень оркестра и высокое мастерство каждого исполнителя. - Вы изменили рассадку оркестра: валторны слева, литавры справа от Вас. Для Вас принципиальна такая рассадка? С чем она связана? - Это чуть измененная «американская рассадка». Когда литавры сидят справа, где и контрабасы, а валторны по другую сторону. Так что я никаких открытий тут не сделал. Я предпочитаю так. Я так слышу. И считаю, что так лучше (при «американской» системе). Кстати, так сидит и Новосибирский оркестр. В Москве так мало кто сидит. В основном, по т.н. «немецкой» системе - вторые скрипки напротив первых… - Но вернемся к теме воли. Хочется ее завершить. У кого учились волевым приемам? И когда впервые поняли, что требуется воля? - Как Вы настойчивы! Без воли не может быть результата. Волю человек воспитывает в себе сам. И с годами просто приходит мастерство. Мне кажется, что воля у меня всегда была. В моей жизни были примеры, когда я видел знаменитых дирижеров, у которых я учился этому волевому управлению, наблюдая за их работой. Это Рикардо Мути, Зубин Мета. Вообще нужно стремиться к тому, чтобы одним взглядом управлять оркестром. Но чаще это возможно, когда с тобой твой коллектив, с которым ты прошел какой-то этап жизни. Тогда тебе не нужно сильно размахивать руками. Достаточно просто сделать жест-символ, намек – а музыканты уже воспринимают твой посыл, понимают тебя. - У Вас богатый опыт работы с разными коллективами, И в разном качестве. И в качестве приглашенного, и в качестве главного дирижера. Работа с прославленными коллективами, как оркестр Большого театра, что дает дирижеру? Уверенность в себе? Или строчку в биографии? - Большой театр – это мои университеты. Общение с симфоническими оркестрами мне также многое дало. Девятый год, почти на постоянной основе, выступаю с Новосибирским Академическим симфоническим оркестром. Много сотрудничал с плетневским оркестром – РНО. В этом сезоне впервые встал за пульт БСО Владимира Федосеева. Этот опыт для меня тоже был важным. Предложил им программу, которую они не играли ранее – были Рихард Вагнер и Рихард Штраус. И было мало времени для репетиций. Но оркестру, как я понял, было весьма интересно. И с Госоркестром не так давно выступал. Конечно, когда уровень оркестра хороший или очень хороший, то требуется все меньше слов. Там есть ансамблевая сыгранность между группами. И квалификация музыкантов другая. - Какой тогда интерес работать с такими оркестрами, как Томский? - Я хочу сказать, что, несмотря на то, что в Томском оркестре имеются некоторые проблемы, в целом оркестр неплохо звучит. Есть очень хорошие музыканты, как солисты, так и тутийные. С ними можно и нужно работать. И добиваться хорошего результата. - Вы сейчас о возможности оркестра. А я о Вашем интересе? В чем он? Если с «хорошими и очень хорошими» оркестрами работа в радость и удовольствие, то, что дает работа с обычными, с нашим оркестром? - Радость и удовольствие, да. Вот чем меня привлекает Новосибирский оркестр, помимо его высочайшего уровня? Тем, что они всегда идут мне навстречу по программам. Я играю с ними только те программы, которые сам предлагаю. - Как, например, Шестую симфонию Николая Мясковского… -Да, например, сочинение Мясковского. В этом сезоне у меня там всего три программы. В ноябре исполнили двух Рихардов – Вагнера и Штрауса. Во втором отделении сыграл «Альпийскую» симфонию. Весной - программу «Учитель и ученики», где прозвучало редко звучащее сочинение - «Из Апокалипсиса» Лядова. Затем сыграли Второй фортепианный концерт Прокофьева и Шестую симфонию Мясковского. Гениальное сочинение, которое раньше часто звучало, а сейчас редко. И, наконец, в июне я еду на закрытие сезона. Я предложил роскошную программу «Из Нового Света». Так называется симфония Дворжака – она в первом отделении. А во втором – Гершвин, Бернстайн и Джазовая сюита Цфасмана. - Соединили классику с джазом? - А ведь это все Новый Свет, Америка… Так что мне интересно делать свои программы. И в Томске мне тоже важно делать интересные программы. Я получаю удовольствие даже от составления программ. Очень трепетно к этому отношусь. Не просто джентльменский набор: увертюра - концерт - симфония. Мне интересно, чтобы в программе была какая-то внутренняя связь, какая-то идея, она может быть, порой, и неожиданной. Но что-то должно сочинения объединять, какой-то ниточкой связывать. «Музыка может воспитать душу»  - В Томске странная публика. Та, что пришла, - восторженная и благодарная. Та, что не пришла… Я думаю, можно вернуть публику в концертный зал. Другое дело, что сам зал – не совсем для симфонической музыки. БКЗ – это прокатная площадка. И думаю, публика так и воспринимает ее – как место для выступления гастролеров, причем в большей степени это эстрада, попса и т.д. Для любителей классики и гурманов – это не есть хорошо. Не всегда отвечает их запросам. Я думаю, если будет расти оркестровое качество, то народ пойдет. Публикой надо заниматься, надо серьезно поднимать реноме оркестра в городе, тогда и публика будет в зале. - А не кроется ли причина потери интереса к серьезной музыки в изменении темпа и ритма жизни? Мы говорим быстрее, не длинными фразами, мы мыслим в другом ритме. Сегодня романы, написанные со скоростью движения дилижанса, уже не читаются. Симфония – это большая форма. Здесь надо сесть, сосредоточиться и слушать 40-60 минут. - Вы ставите сейчас проблему глобального характера. Это вопрос уже общей культуры. И души. Интернет не заменит людям душу. А музыка, классическая музыка, может эту душу и воспитать, и напитать. Без души человек – это недочеловек. Непонятное создание. Посмотрите на некоторые успешные примеры городов, не включая Москву и Питер: Екатеринбург, Пермь, Казань. Как им удалось повернуться лицом к академической музыке! Да, Томск меньше или значительно меньше. Но здесь важно понять: классика – это престижно, слушать классику жизненно необходимо, это полезно и целебно, интересно или просто классно (в Москве бы сказали "в тренде")! Вот какую мысль нужно внедрять в сознание слушателя. Текст: Татьяна Веснина. Фото: Игорь Волк. |
