| Час с Лялей Кандауровой |
 Час с Лялей Кандауровой Музыковед из столицы рассказала, зачем «ложному начинающему» нужно слушать музыку Игра. Борьба. Стихия. Такие этапы в развитии жанра «концерта» обозначила московский музыковед Ляля Кандаурова на открытой лекции-беседе со зрителями, пришедшими на первый концерт VI фестиваля «Денис Мацуев и друзья». Лекция предваряла концерт и опиралась на его программу, в которой были заявлены сразу три Концерта – Йозефа Гайдна, Сергея Прокофьева и Сергея Рахманинова. - Концерты разделены столетиями: первый написан в 1761 году, два других созданы в начале ХХ века. Хотя Концерты Рахманинова и Прокофьева разделяют всего 4 года, но слух вам подскажет, что они принадлежат разным эпохам. Мне кажется, очень интересным поговорить с вами о том, как менялся, эволюционировал жанр концерта, как он удивительно переодевался в этот большой временной промежуток, - такой путь музыкального путешествия предложила столичный музыковед. Она продолжила маршрут от имения князей Эстергази в Вене, где сочинял Йозеф Гайдн, от XVIII века, когда «концерт представлял собой полуигровую форму, полународную, полуфольклорную», в Россию начала ХХ века, когда жили и творили Сергей Рахманинов и Сергей Прокофьев, когда жанр концерта переживал заметную трансформацию – «из игры превращается в эпическую стихию, которую можно почувствовать у Рахманинова, где солист борется с оркестром». И повела дальше, в настоящий ХХ век, когда романтизм переживал кризис и ему на смену пришел модернизм, который ощутим в прокофьевском Концерте № 1. - Мне хотелось рассказать про то, каким разным может быть Концерт – от светской, прелестной, изящной, классицистической интонации XVIII века до массивного Концерта Рахманинова, с его укорененностью в романтическом мире и характерном для Рахманинова мире церковной, певческой русской архаики, - уточнила лектор после встречи со слушателями. – И как, оставаясь в той же самой форме, в той же самой музыкальной архитектуре, Концерт Прокофьева, написанный чуть-чуть позже, чем Третий концерт Рахманинова, представляет собой бойкий футуристический опус. В своем рассказе о бытовании жанра «Концерта», музыковед прочно опиралась на биографии композиторов, на историю названных сочинений. Ее лекция была оснащена любопытными фактами – как, например, был потерян, а потом найден спустя два столетия Концерт Гайдна. Весьма любопытно было взглянуть на программку концерта Рахманинова, когда солирующую партию фортепиано исполнял автор, а за дирижерским пультом стоял Густав Малер. Кандаурова не раз цитировала дневники Прокофьева, рассказывая о его биографии и особенно о тех, обстоятельствах, когда впервые композитор исполнил свой первый Концерт. Выпускница Московской консерватории по классу скрипки, в недавнем прошлом активно концертирующая скрипачка, а ныне трендовый музыкальный журналист, лектор-просветитель, постоянный автор журнала Seasons of life, автор нескольких книг о музыке, Ляля Кандаурова убеждена в том, что можно научить понимать классическую музыку любого человека, который хотя бы раз дал себе труд ее послушать. - Людей, которые вообще не знают, что такое классическая музыка, почти не встретишь. Думаю, «Времена года» Чайковского или Вивальди слышали все. Среди людей, изучающих английский язык, есть такая категория, как «false beginer» – «ложный начинающий». Я обычно стараюсь, чтобы моя интонация была подходящей именно для таких слушателей. - А на какого читателя вы ориентируетесь? Ваши очерки о композиторах – это такой глубокий анализ музыкальной поэтики. Стиль нельзя назвать научным, потому что слог страстный, поэтический, ощутима личное отношение к предмету рассказа, но от читателя требуется интеллектуальная подготовка. - Я ориентируюсь на просвещенного читателя с определенным объемом знаний в гуманитарной области, на человека, который имеет представление об истории искусства, литературы, для которого не пустой звук имена художников высокого Ренессанса. Можно ли сказать, что в наше время, тотальной доступности к любой информации, эта какая-то избранная каста людей, которые что-то знают о Ботечелли или о Бальзаке? Нет, конечно. Но задача литературы non-fiction, в русле которой я пишу, - соединять острова знаний, которые могут быть поверхностными у отдельного человека, но помогают ему навигировать в огромном море гуманитарных знаний. И я на эту структуру наращиваю новые знания, которые помогают читателю лучше представлять панораму искусства. - Ваши книги читать увлекательно, потому что вы ведете вглубь музыки, в самую суть материала. И я в этом путешествии в незнакомое я Вам доверяла как проводнику. - Спасибо, значит, все не зря. А доверие читателя – это для автора большая ответственность. И за этим стоит большая исследовательская работа. Из разных источников надо добыть раз в 30 больше информации, чем входит в книгу. Надо отделить зерна от плевел, соединить, казалось бы, несоединимые точки. Ощущение доверия у читателя можно вызвать только компетентностью рассказчика. Мне посчастливилось знать два европейских языка, потому что на русском языке мало музыковедческой литературы. Нет, наше музыковедение – это грандиозная вершина, это фундаментально, но многие труды написаны в советское время, и печать партийности на них лежит. - Герой «Доктора Фаустуса» Томаса Манна говорит, что музыка – это язык, а язык – это музыка. И для него это нерасторжимые понятия, это две стихии, и они почти неразделимы, они поддерживают друг друга, заимствуют друг у друга выразительные средства. Как музыкант и как музыкальный критик вы эту точку зрения разделяете? - Это великое искушение в музыкальной эстетике на протяжении многих столетий – пытаться словами объяснить музыку. Многие светлые умы не раз старались проследить закономерность функционирования музыки и языка, и понять, где заканчивается одно и начинается другое. Я сказала бы, что музыка, как и язык, представляет собой очень сложную симеотическую систему – систему знаков, которая, может быть, даже располагает большим, хотя и не вполне понятным и вполне объяснимым способом передачи информации и способом кодирования этой информации в звуках, чем язык. Поэтому я бы сказала, что музыка – это некая доязыковая, надкоммуникативная система, то есть язык можно считать частным случаем музыки. Текст: Татьяна ВЕСНИНА Фото: Евгений ТАМБОВЦЕВ |
