| Александр Яковлев: «Лермонтов – это наш Моцарт» |
 Александра Яковлева музыкальные критики окрестили «пианистом тысячи стилей» за разнообразие исполнительского репертуара, в котором 27 фортепианных концертов с оркестром и более 20 сольных программ. И в то же время мировая пресса пишет об особом стиле исполнителя. «Виртуозом и мыслителем» назвал Яковлева журнал «Chopin» (Япония). Испанская газета «El Pais,» подчеркивала «страстный темперамент и глубокий психологизм» его игры. В 2019 году пианист удивил петербургскую публику своей интерпретацией концертов Николая Метнера. Благодаря программе «Всероссийские филармонические сезоны» и томский слушатель смог познакомиться и оценить стиль игры Александра Яковлева. Именно он открыл концерт «Лермонтов в музыке» редко исполняемым Концертом–балладой для фортепиано с оркестром Николая Метнера, написанным по лермонтовскому стихотворению «Русалка». Но наш разговор с Александром Яковлевым неожиданно начался с разговора об Орфее. Поводом послужила фортепианная транскрипция Сергея Рахманинова «Орфей и Эвридика». Дело в том, что в качестве камертона для настройки пианист выбрал музыку друга Николая Метнера – Сергея Васильевича Рахманинова. - Миф об Орфее довольно часто звучит сегодня на театральной сцене. Известную пьесу Жана Ануя по-разному интерпретируют режиссеры. Например, в «Орфических играх» Бориса Юхананова даны 33 вариации этого мифа, но в каждой из вариации присутствует тема смерти. А в транскрипции Рахманинова – главная тема любви, как мне кажется. А на ваш взгляд, Александр, о чем миф? - Конечно, о любви! Ведь Орфей ради любви к жене спустился в ад, чтобы вывести ее оттуда. Но я не считаю рассказ об Орфее и Эвридики мифом. Миф – это конструкция, которая передается тысячелетиями видоизменяясь. А сюжет этой истории существует в неизменном виде уже более пяти тысяч лет. Ни много ни мало – целая религия. И такое ощущение, что все, что произошло с Орфеем – было на самом деле. Иначе бы история не дошла до нашего времени. Орфей при помощи музыки заставлял людей слушаться мироздание, он останавливал войны. Орфизм – такая же серьезная религия, как и христианство. Очень серьезная. Ее исповедовали в течение нескольких сот лет в Древней Греции. Орфей как Будда для древних греков. Он один из прототипов божественного существа. Простому смертному не удалось бы спуститься в ад и вернуться. Он был Бог. Орфизм, на мой взгляд, близок к синтоизму. Потому что в основе этой религии – восхищение музыкой и природой. Любование ими. Здесь многобожие греческое отходит на задний план. Орфей посредством музыки объединяет все сферы. Он – абсолютно гармоничный бог. - Удивительное соединение Запада и Востока в вашем мироощущении! Рискну предположить, что это опыт выступления в Японии наложил отпечаток. Когда вы открыли для себя орфизм? - Служение искусству – это, прежде всего, поиск себя. Это и есть религия в моем понимании. Я использую различные «религии» для равновесия, для гармонии души. Пытаюсь объяснить свое существование в этом мире посредством служения гармонии. И в этом мне помогают великие композиторы. Хотя по вере – я православный христианин. Но я прислушиваюсь к другим религиям, в том числе к буддизму или к японскому синтаизму. В последнем меня поражают некоторые понятия, которые есть у нас, но по-другому трактованные. Например, красота. В японской культуре красота – это «тростник, который надломился, шелестит». Или «старины» - предмет, на котором остались следы времени. «Старина» обозначается определенным иероглифом, который символизирует понятие глубокой красоты. У нас понятие красоты зачастую связывают с гламуром или с «красивой жизнью» - модная одежда, дорогой автомобиль, сытость, достаток… Некоторым эти фетиши заменяют настоящую красоту. А надломленный тростник или предмет, хранящий след времени – вне категории красоты. А попробуй такой предмет изобрази в себе! Японцы доказывают, что можно. Поэтому они часто ходят в сад камней и созерцают красоту. Возможно, такое любование сродни орфизму. - Вам сегодня предстоит открыть концерт произведением, которое редко звучит на филармонических сценах. Возможно, потому что музыка Николая Метнера носит интеллектуальный характер. Но на слух неискушенного слушателя в Концерте №3 есть и чувственный опыт. Не могу сказать, чей больше – персонажа или композитора, и все же музыка очень глубокая, страстная, она трогает душу. Что для вас важнее передать в игре – чувственный опыт или мысль автора? - Для меня важен чувственный опыт композитора, который он заложил в свое произведение. Но важнее попасть в стилистику автора. А Концерт-баллада действительно колоссальный и по объему, и по драматизму. Очень детализированное произведение. И мной должна быть проделана колоссальная работа с оркестром. Маэстро Михаил Грановский сильно помог во время репетиций. Мы буквально за полтора дня сделали это масштабное полотно. А это очень и очень непросто. Хорошо бы пять репетиций или хотя бы три, но у нас их не было. Мы работали мобильно, разговор шел на уровне: тут быстрее, тут громче, работали большими кусками. Но мы понимали друг друга буквально подсознательно. - Вы готовы были к такому темпу работы? - Я практически никогда в таком репетиционном темпе не участвовал ранее. Но часто так бывает, когда что-то вдруг спонтанно тебя «включает». Это как первая любовь. Когда правильные вещи приходят первыми. Другие – от лукавого. Я этот Концерт играл несколько раз. А здесь, как будто впервые. И вот какие-то первые, спонтанные взаимодействия между мной, оркестром и дирижером очень важны. Их было много. Так что «пирожок» еще печется. И мы будем делать это прямо на концерте. - Перед тем, как сесть за рояль, Вы признались, что не любите соблазнять публику. Что это значит? - Есть артисты, которые заигрывают со слушателем, соблазняют его физиологической энергетикой. Я не заигрываю и не соблазняю. - А что за энергия, которой вы общаетесь со слушателями? - А вот это как раз в тему об Орфее. Музыка Метнера исключительно интеллектуальная. Он опыт чувственный передает посредством интеллектуального анализа. И это очень интересный симбиоз. Он не спонтанен, но все рассчитано до штрихов. Поэтому моя энергия – творческая, орфическая я бы сказал. - И даже на уровне прикосновения к клавишам? - О! Ну, это уже метафизика! Это даже Татьяна Черниговская не объяснит. - Входил ли Лермонтов в число Ваших любимых поэтов, когда учились? И как Ваш школьный опыт сегодня взаимодействует с опытом пианиста. - Конечно, входил. Лермонтов – гений чистой воды, без всяких примесей и остановок. Гений от начала и до конца своей короткой жизни. Лермонтов мне напоминает Моцарта. Вот это и хочу выразить в игре. 
  Беседовала Татьяна ВЕСНИНА. Фото: Владимир БОБРЕЦОВ. |
