| Рожденные в 1941-м |
 Рожденные в 1941-м Из очистительного горнила музыки Прокофьева, Рахманинова и Шостаковича слушатели вышли другими Двенадцать лет оркестр не играл Седьмую симфонию Шостаковича. Четвертый концерт Рахманинова тоже не исполнялся в Томске очень много лет. Симфоническая сюита Прокофьева «1941 год» - и вовсе томская премьера. 19 мая 2021 года стал днем, когда в одной афише сошлись три сочинения, созданные в один год – 1941-й. Ровно 80 лет назад. В тот год, когда началась Великая Отечественная война, когда 22 июня 1941 года поделил жизнь людей на «до» и «после»… Исполнить мощные по энергетическому заряду три симфонических полотна за один вечер – такую сложную задачу поставил перед собой и Томским академическим симфоническим оркестром маэстро Михаил Грановский. - Для многих, в том числе и для музыкантов, трагический 1941-й год ассоциируется исключительно с Седьмой симфонией Шостаковича. Но мы знаем, что в это время жили другие композиторы и они писали музыку. И я задался вопросом: а что писали в 1941-м гранды композиторского искусства? – рассказывает о замысле концерта художественный руководитель и главный дирижер оркестра Михаил Грановский. – И обнаружил симфоническую сюиту Сергия Прокофьева «1941 год», а также Четвертый концерт Сергея Рахманинова для фортепиано с оркестром. Речь о третьей редакции Концерта, которую он написал в Америке летом 1941 года. Таким образом, этот пазл сошелся. Эти произведения, по справедливому замечанию маэстро, объединяет и тот факт, что они были закончены либо в эвакуации, либо в эмиграции. Сергей Прокофьев написал сюиту «1941-й» на Северном Кавказе – в Нальчике, куда был эвакуирован. Шостакович начинал писать Седьмую симфонию в Ленинграде, а завершал в Куйбышеве, и премьера ее состоялась тоже в Куйбышеве. Третья редакция 4-го Концерта Рахманинова была написала в далеком от России Лонг-Айленде. Если к музыке добавить факты из биографии композиторов (как Шостакович гасил на крыше Ленинградской консерватории зажигательные бомбы, как Рахманинов перечислял свои гонорары в пользу России), то станет ясно: каждый считал себя мобилизованным на войну. И все-таки лучше всего они «сражались» за Родину на страницах своих партитур. То, что писалось ими как моментальный отклик на события (музыкальный вариант толстовского императива «не могу молчать»), превратилось в живой и трепетный документ эпохи. Концерт «Главный представляет» предложил каждому слушателю сопоставить эти «документы», прочитать их как «письма с фронта» или «письма на фронт», пережить то, что переживали первые слушатели этих произведений, постигая авторский замысел и дирижерскую интерпретацию. Томская премьера Прокофьева Атака бывает не только в бою, но и в музыке. С атаки звука начиналась симфоническая сюита Прокофьева. Она шла на всех флангах: струнные, духовые, ударные, подчиняясь дирижерской воли, вступили одновременно. Мощная энергетическая лавина тутийного звука обрушилась на зал. Резкие, яростные фразы валторн, поднимающий на бой голос труб и флейт, грозный маршевый темп малого барабана и армада синхронно двигающихся смычков рисовали батальную картину первой части, которая так и назвалась «В бою». «Огрызайтесь злее!» - просил музыкантов на репетиции дирижер. И каждая группа оркестра «огрызалась». Мелодист Прокофьев в небольшой сюите смог показать грандиозность события не только батальной сценой с громом литавр, дробью барабана и уханьем тубы, но и контрастным переключением форте на пиано. Он использовал почти кинематографический прием смены планов – с крупного на панорамный. Когда бой отдалялся, становился глуше, а воображаемая камера фронтового оператора показывала общий план сражения. (Сказался опыт сотрудничества композитора с режиссером Сергеем Эйзенштейном). Во второй части («Ночью») наступало трагическое и в чем-то зловещее затишье… В тишине звучал только голос гобоя. - Музыка такая, что я отчетливо вижу, как люди пережидают атаку в бомбоубежище. И какая-то девочка (вот он, одинокий голос гобоя) пошла за водой. Ощущение от этой части сюиты – что это совершенно поэтическое интимное высказывание автора, - признавался Михаил Грановский накануне томской премьеры симфонической сюиты «1941 год». Название третьей части «За братство народов» можно трактовать не только, как дань времени, но и как продолжение диалога с Толстым, который композитор вел в опере «Война и мир». Оба сочинения писались в одно время и в одном месте. Оба были откликом на вторжение гитлеровской Германии. Однако мысль классика русской литературы о «дубине народной войны» Сергеем Прокофьевым трактовалась несколько иначе, с учетом того, что уже складывался особый тип общества, тип людей – советских. Поэтому в программе сюиты композитор написал: «В третьей части – торжественно-лирический гимн победе и братству народов». В 41-м, самом тяжелом, Прокофьев верил в победу. - Сегодня такое название встретишь только на ВДНХ, у фонтана «Дружба народов», - считает Михаил Грановский. - К сожалению, никакой дружбы народов не наблюдается, а тогда все народы Советского Союза объединены желанием победить врага. Прокофьевский язык в этом небольшом произведении ощущается с самого начала. Его считали главным мелодистом ХХ века, и эти мелодии с лихвой присутствуют в сюите. Исполнением симфонической сюиты «1941 год» Сергея Прокофьева оркестр и Михаил Грановский восстановили историческую справедливость (после премьеры в 1943-м она редко звучала, в 1948-м подвергалась нападкам со стороны партийных бонз) и отметили таким образом 130-летие со дня рождения композитора. Другой Рахманинов Для исполнения Четвертого фортепианного концерта Рахманинова был приглашен солист Московской филармонии, лауреат международных конкурсов Филипп Копачевский. Его участие в концерте Томской филармонии в рамках проекта «Всероссийские филармонические сезоны» поддержало Министерство культуры РФ. - Мне давно хотелось сыграть с этим замечательным, многогранным молодым пианистом, - комментирует выбор солиста маэстро Грановский. – И так сошлись звезды, что именно он играет третью версию 4-го концерта. В апреле в Москве Филипп исполнил все четыре концерта Рахманинова и его же Рапсодию на темы Паганини за два вечера подряд, в том числе третью редакцию Четвертого концерта. Филипп Копачевский уже не в первый раз выступает перед томской публикой, но впервые играет с оркестром. И это, по словам пианиста, доставляет ему особую радость. Он сразу окунулся в творческую атмосферу. - Я приятно удивлен: оркестр в прекрасной форме, и с маэстро быстро установилось взаимопонимание, - сказал музыкант после первой репетиции. – Четвертый концерт Рахманинова – один из самых редко исполняемых концертов Рахманинова. Мы гораздо чаще слышим Второй, Третий, а Четвертый сложен и для солиста, и для оркестра. Это совершенно особенный Рахманинов. И Филипп убедительно и поэтически красиво донес все особенности позднего Рахманинова: переходы от распевной лирической части главной темы, характерной для композитора, к джазовым пассажам были настолько естественными, будто за ними не стояли мучительные поиски себя, желание сохранить свой композиторский стиль и, в то же время, найти себе место в меняющимся мире. «Колючие», изломанные ритмы и гармонии, вариативная форма – все, что говорит о новом языке Рахманинова в Четвертом концерте, – все было сыграно филигранно, прочувствованно и с интеллигентным изяществом. Ощущение мрачно-наступательного марша вражеского нашествия рождалось от «коротких смычков» виолончелей и контрабасов, альтов и скрипок. Оркестр в этом Концерте был не столько аккомпаниатором, сколько равноправным партнером солиста. Музыка, написанная летом 41-го, в далеком Лонг Айленде, с другой природой, была такой родной, близкой, она пробуждала какие-то очень глубокие пласты культурной памяти. В музыке каждый слушатель ощущал тот незримый «ген нации», который сплачивает, объединяет в трагические минуты испытаний. Драматическое мироощущение Рахманинова, оказавшегося вдали от родной земли в дни начала войны, было передано во всех нюансах. Страстные пассажи, будто волны шторма, подхватывали слушателя, заставляя переживать как сиюминутное событие известие о нападении гитлеровской Германии. Но распевная главная тема, в которой слышались отголоски Первого и Третьего концертов, вдыхала в зал торжествующую надежду на светлый исход. Рахманинов всегда был очень чуток к тому времени, в котором он жил, поэтому помимо тоски и ностальгии по Родине, он уловил и тяжелую поступь ХХ века. «Мы победили!» Во втором отделении концерта прозвучала, пожалуй, самая известная и самая исполняемая в мире симфония Шостаковича - № 7 «Ленинградская». Но в зале были слушатели, для которых это исполнение стало первым знакомством с симфонией, которую называют «Симфонией мужества». Слово «мужество» в отношении этой музыки действительно ключевое. Когда оркестр гремел мощью духовой меди, бил в литавры и барабаны, из головы не уходила мысль: как же в 1942-м, блокадном Ленинграде, обессиленные голодом музыканты оркестра Ленинградского Радиокомитета под управлением Карла Элиасберга играли эту симфонию?! Она даже от слушателей требует огромных эмоциональных затрат. Что уж говорить об исполнителях. Длительный перерыв (более 10 лет), больше чем на половину обновленный состав оркестра, новые инструменты, которые получила филармония по губернаторской субсидии к 75-летнему юбилею и раритетная партитура, выпущенная в московской типографии 1942 года – вот лишь несколько привходящих обстоятельств, в разной степени повлиявших на игру оркестра вечером 19 мая. Для полноценного воплощения композиторского замысла Дмитрия Шостаковича потребовались дополнительные силы – Томский академический симфонический оркестр был укреплен музыкантами из духовых оркестров Томска, Северска, а также музыкантами из Новосибирска. На партию малого барабана был приглашен артист Новосибирской филармонии Станислав Торский. Группу ударных усилили Владимир Денде и Алексей Лежнин. Впервые звучали две арфы – как и требуется по партитуре. Для объемного звучания банды духовных заняли место на обоих балконах, по обе стороны от сцены. «Я не стремлюсь к натуралистическому изображению войны, изображению лязга оружия, разрыва снарядов и т.п. Я стараюсь передать образ войны эмоционально», - так написал Шостакович в программке для международной аудитории. Ведь известно, что сразу после мартовской премьеры 42-го в Куйбышеве (ныне Самара) ноты пересняли на микрофильм и в жестяных коробках, как киноленту переправили за рубеж (Тегеран – Каир – Южная Америка – Нью-Йорк), и в июле 1942-го Седьмая симфония звучала в другом полушарии. Историю написания симфонии, ее исполнения в августе 42-го, в тот день, когда немцы планировали занять Ленинград, о невероятной мощи музыки, которая убедила даже врагов в несгибаемости духа защитников Ленинграда – обо всем этом историческом бэк-граунде думалось в то время, когда Томский академический симфонический оркестр исполнял «Ленинградку», как по-домашнему называла симфонию Анна Ахматова в «Поэме без героя». Примечательно, что Ахматова сравнивала симфонию, точнее путь, который проделали ноты из Куйбышева в блокадный Ленинград (доставлены самолетом) с полетом Маргарины на шабаш. «И над Ладогой, и над лесом, Словно та, одержимая бесом, Как на Брокен ночной неслась. А за мной тайной сверкая И назвавшая себя «Седьмая» На неслыханный мчалась пир. Притворившись нотной тетрадкой, Знаменитая «Ленинградка» Возвращалась в родной эфир». Поэт точно угадала фантастический оттенок музыки, ее дьявольски-фарсовые нотки, звучащие в знаменитом «эпизоде вторжения». За 80 лет звучания эти 350 тактов под мерный ритм малого барабана приобрели разную трактовку. В интерпретации Михаила Грановского дьявольский, инфернальный мотив был главным, но фарс, некий страшный карнавал, издевка над врагом, ощущались явно. Но, пожалуй, явственнее всего трагизм ситуации передан был не в эпизодах форте, а в моментах, когда оркестр уходил в тишайшее пиано - вот тогда по коже шел мороз. Именно в этих «тихих» страницах партитуры, ощущался невероятной мощи накал музыки. Дирижеру удалось добиться не только безукоризненного исполнения, но и какого-то потрясающего звучания Седьмой симфонии. И это особое состояние, которое испытывали музыканты, передалось и слушателям. Чувство братства, единства, ощущение величия музыки и Родины объединило всех. Когда оркестр вышел на коду, пожалуй, каждый человек в зале испытал состояние катарсиса – очищения. Если не слезами, то очищение музыкой. После концерта музыканты, поздравляя друг друга с завершением трудного концерта, длившегося два с половиной часа, говорили: «Мы победили!». И в этом «победили» слышалась не только радость, что смогли подняться на этот Эверест, что прекрасно сыграли Седьмую симфонию, но и «победили» - относилось к той Победе, что добыли в бою солдаты Великой Отечественной. А мы, сегодняшние жители страны-победительницы, исполняя и слушая великие сочинения войны, тоже становимся причастными к победе. Текст: Татьяна ВЕСНИНА Фото: Евгений ТАМБОВЦЕВ            |
